– Не может быть...

Осторожно, словно боясь разбудить, просунул руку под грудь мумифицированного солдата. Гимнастёрка не застёгнута, поэтому сразу залез во внутренний карман с левой стороны. Мирослав и Ксанка с любопытством смотрели на комсомольский билет. Для девчонки он, как музейная древность. А Мирослав вообще вживую не видел, только лишь в фильмах из запасов отца. Раскрыв красную книжечку с портретом Ленина, Пират с изумлением уставился на фотографию. Ксанка, с любопытством заглянувшая через плечо Пирата, тут же ойкнула. С черно-белого фото на них смотрел юный Пират, вернее, как значилось в документе – Астапенко Алексей Владимирович. Он всегда фотографировался без очков. Поэтому Ксанка легко его опознала, не смотря на то, что это ещё школьная фотография.

– Фантастика! – только и смогла выдавить из себя девчонка, Мирослав же молча смотрел на фото, не зная, что и сказать.

– Я знаю, что в Стиксе всякое может быть. И про двойников не только слышал, но и видел и знаю, – что ему далеко ходить, Белка ярчайший тому пример, да и Душман не забылся.

– Но вот так, столкнуться лицом к лицу с самим собой! Это что-то. Если бы своими глазами сейчас не увидел, то точно бы не поверил.

Чуть приподнял голову погибшего, что не так просто, оказалось, сделать. Аккуратно вытащил исписанные листы бумаги. Пальцы вздрогнули – между ними лежала цветная фотография Маринки.

«Боже, какая она красивая!»

Позади него захлюпала носом Ксанка. Бегло просмотрел листы, затем бережно, сложил и засунул вместе с комсомольским билетом и фотографией себе в карман разгрузки. Проверил ещё правый карман. Внутри, ожидаемо, оказался блокнотик в переплёте из кожзаменителя. Точно такой же имелся и у Пирата в армии, практически, один к одному. Те же прикольные наброски с марширующими солдатиками, стихи…. Вот это он написал за полгода до дембеля.

Прощай зелёный край чужой, Пришла и нам пора расстаться.

Уезжают дембеля домой, а вам, друзья, счастливо оставаться.

Ты помнишь, как нас по весне сюда салагами пригнали?

Носить учились сапоги, казарму драить и дневалить.

Мы этот край тогда кляли, пока науку службы постигали.

Теперь же это позади, все наши будни и тревоги.

Ты на прощанье помаши листвой деревьев у дороги…

Слеза скатилось по щеке и слегка дрогнувшим голосом, сказал:

– Осматриваем дальше, а после тела вынесем и похороним. Ну, чего столпились? Пошли.

Задержались у мощной двери, ведущей в помещение с цистерной. По всем признакам – её не открывали.

– Вот и мы её не тронем. Сколько лет прошло, вдруг какая протечка. Хотя ничем не воняет, но тем не менее…

К удивлению Пирата, основную герметическую дверь, ведущую на поверхность, удалось довольно быстро и без особых проблем, разблокировать. Со скрипом и противным скрежетом она раскрылась. А вот с первой, через которую он ещё вначале с помощью дара «проходил», пришлось с полчаса провозиться. Всё же лицевая часть контактирует на поверхности с влажным воздухом и за тридцать лет нахождения без движения, затворный механизм проржавел. На него не пожалели машинного масла, хорошо, что его с запасом взяли. Пират заранее озаботился о решении предстоящей проблемы.

На боевой позиции, за время их отсутствия, Белку никто не потревожил. Она едва не уснула в башне, лишь тревога за близких заставляла её держаться бодрячком. Как время не подгоняло, но Пират с Белкой организовали перекус для семьи и дали с полчаса отдыха после приёма пищи. У всех ноги прямо гудели от спусков и подъёмов, да и по потернам нагулялись вдоволь. С большим удовольствием, вытянув ноги, сидели они на нагретой солнцем бетонке, откинувшись спинами на нижнюю часть купола ракетной шахты.

– Сын, понимаю, что устал, но надо дело делать. Рота, подъём! – шутливо скомандовал Пират. Поднявшись на ноги, размялись.

– Ксанка, останешься с Белкой, а мы с Мирославом сейчас несколько ходок сделаем.

Сразу спустились на второй уровень за банками к противогазам, заодно взяли и четыре полных комплекта противогазов. Пускай будут. Мало ли куда придётся в будущем сунуться. На куске брезента вынесли на поверхность с ОПД два тела. Пока возились в комнате с погибшими, в голове Пирата всё крутилась мысль, почему они и помещение остались целыми.

«Может быть, станет ясно с тех бумаг, что лежали у меня под головой. Тьфу, ты! Не у меня, а у двойника! Или тройника…. Сколько их у меня? Одному лишь Стиксу об этом известно».

Высохшие тела лёгкие, но переносить их на брезенте оказалось довольно неудобно. Они сохранили предсмертные позы, что создало сложности при прохождении поворотов в узких коридорах.

– Кто это? – спросила Белка, увидев необычную ношу. Мирослав и Ксанка взглянули на Пирата и промолчали.

– После расскажу, – коротко ответил рейдер и поправил брезент, прикрыв голову Алексея. Ему не хотелось, что бы жена увидела череп двойника, обтянутый сухой кожей.

– Мирослав, понесли на полянку, что за стелой. Здесь не получится копать – бункер под ногами.

Выкопав широкую могилу, опустили в неё брезент с телами. Документы сержанта Рустама Нигматулина рейдер оставил при покойном. У этого двойника, в отличие от сержанта в слое Пирата, имя оказалось другим, лишь фамилия такая же. Алексея документы оставил при себе. Ещё одна ниточка, связывающая с прошлым и с Землёй. Обхлопав могильный холмик лопатой, воткнул временный крест из двух орешин, скреплённых пластиковыми строительными стяжками. Со временем, привезут и установят небольшой памятник.

– Белка, – позвал он жену. Когда она, подойдя к могиле, вопросительно посмотрела на мужа, Пират протянул ей комсомольский билет. Лучше бы он её не звал. Еле успел жену подхватить, когда раскрыв билет и взглянув на фотографию, у неё подкосились ноги.

– Вот только обморока мне ещё не хватало…

* * *

С покрасневшим и опухшим от слёз лицом, Белка сидела на кровати и сжимала в руке свою фотографию и письмо Алексея.

– Ты сам читал?

– Нет ещё. Не было времени.

Она тяжело вздохнула и протянула Пирату письмо, – я в душ, – и тяжело ступая, вышла из спальни.

«Здравствуй милая, любимая моя, Маринка. Пишу и даже не знаю, прочтёшь ты моё письмо когда-нибудь или нет. Я чувствую, что («жить осталось» было зачёркнуто) времени у меня совсем мало. Я потерял много крови, голова кружится и сильно болит. Не знаю, что у нас здесь произошло, подозреваю диверсию. И, наверное, всё из-за повышенной боевой готовности. Вот уже неделю мы находимся на боевой позиции. Офицеры молчат, но связисты по секрету сказали, что наши ввели войска в Афганистан, и, мол, неизвестно, как на это отреагируют американцы.

Всё началось сегодня утром. Мой командир, майор Бушенко пошёл на командный пункт, он тут же за стенкой. Из-за общей вентиляции нам отлично слышны все разговоры в нём. Вначале всё как обычно – получи шифровку, распишись, а потом вдруг послышались крики и удары. Командир дивизиона Бычков, а он и был в эту смену комдежем, очень громко закричал: ты, что творишь, Семёнович! (у нас один только Семёнович – капитан Никитин). Не знаю, что у них там произошло, но ругань продолжилась, драться начали, судя по звукам. Но, что ещё хуже – раздались выстрелы из пистолета. Я хотел открыть дверь, но услышал голос Леонида Ивановича (нашего майора): Нигматулин, Астапенко, дверь никому не открывайте и уничтожьте документы! (забыл пояснить, что по инструкции дверь постоянно должна быть заперта). А мы только что закончили расчёты по новой цели. Я быстро разорвал заполненные бланки на своём столе. Хотел повернуться к столу майора, как вдруг шею сзади словно обожгло. Оказалось, что сержант Нигматулин по какой-то причине взбесился и прокусил мне шею. Чуть целый кусок не вырвал! Мы оба свалились на пол. Он вцепился в меня мёртвой хваткой. С виду хлипкий, а тут ни с того ни с сего, такая недюжинная сила. Кое-как я смог вывернуться и вскочить на ноги. Он тоже поднялся и снова ко мне. Кулаками не машет, лишь пытается укусить. При этом ничего не говорит, а лишь урчит. Не знаю, как вышло, но меня такая злость взяла, что я его с силой отшвырнул от себя. Он, падая, ударился виском об угол стола и проломил череп. Я пульс у него не нащупал.